| Новости | Алфавит | Статьи | Архив | Мемуары | Наследие | Галерея | Библиография | |




Александр Бережной

Легенда или семейное родство советского адмирала

Альманах "Факел", 1989г.

Среди декабристов П. И. Пестель выделялся не только по своему уму, оригинальности мыслей и суждений, но и по той роли, какую он играл в их тайном обществе. Не случайно в списках казненных его имя стоит первым. В записках протоиерея Казанского собора Мысловского, духовного наставника декабристов, не питавшего добрых чувств к «государственным преступникам», мы находим прямо-таки восторженный отзыв о Пестеле: «Сей преступник есть отличнейший в сонме заговорщиков, как по данному ему воспитанию, так и по твердости духа... Быстр, решителен, красноречив в высшей степени; математик глубокий, тактик военный превосходный... Никто из подсудимых не был спрашиван в комиссии более его, никто не выдержал столько очных ставок, как опять он же; везде и всегда был равен себе самому. Ничто не колебало твердости его. Казалось, он один готов был на раменах вынести тяжесть двух альпийских гор. В комиссии всегда отвечал с видною гордостью и с каким-то самомнением». В своих письмах и воспоминаниях декабристы также согласованно говорили о непревзойденной мыслительной логике политического вождя декабризма, об обширности знаний, красноречии и особой силе его характера. Политическая деятельность одного из главных идеологов общества декабристов, как правило, лежит в основе всех исторических исследований, подробности же личной жизни Пестеля зачастую остаются в тени...

Арестованный по доносу далеко от Петербурга, П. И. Пестель холодным январским днем 1826 г. был доставлен в сырой и мрачный каземат Петропавловской крепости.

Рассчитывать на царскую милость не приходилось, однако была надежда одним махом избавиться от предстоящих пыток — принять яд. Но комендант крепости генерал-адъютант Сукин при осмотре успел предотвратить преждевременную смерть.

4 января Пестель был вызван на допрос в Зимний. Николай I сам пожелал допросить особо важного государственного преступника. Записывал показания декабриста граф В. В. Левашов, генерал-адъютант, член Верховного Уголовного суда по делу декабристов.

В своем вызове во дворец Пестель, вероятно, усмотрел возможность прямой связи с царем. Поэтому, адресуя из крепостного каземата свою переписку графу Левашову, он, несомненно, понимал, что письма его будет читать сам Николай I.

В одном из писем Павел Иванович сильно обеспокоен тем, как отразилось страшное известие об его аресте на родителях, которых он любил. Но было и еще одно письмо к графу. Написанное 31 января 1826 г., оно содержало следующие строки: «Благоволите также не забыть о просьбе, изложенной мною в письме, которое я имел честь писать вам 19 января: если уж такова будет моя судьба, пусть просьба сия будет исполнена».

О чем же просил декабрист? Что за просьбу содержало его письмо, датированное 19 января 1826-г., которое еще не разыскано?..

Московский историк полковник-инженер в отставке Г. Б. Ольдерогге, внук участника Отечественной войны 1812 г., сам прошагавший фронтовыми дорогами Великой Отечественной, в 30-х годах знал одного моряка. «Он приезжал в Гатчину, — вспоминал Георгий Борисович, — огромный ростом, веселый и громогласный, с обветренным лицом, с седеющей бородкой, делающей его похожим на скандинавских мореходов. Он появлялся у нас дома — мои родители дружили с ним и его женой, Софьей Александровной, или родители отправлялись в гости к Ивановым, иногда брали и меня».
Модест Васильевич Иванов

Из рассказов этого удивительного человека Ольдерогге узнал, что Модеста Васильевича Иванова — так звали старого капитана — еще в первые дни Октября как крупного специалиста флота пригласил к себе В. И. Ленин и предложил ему принять командование военно-морскими силами Петроградского военного округа. Видел историк на стене гатчинской квартиры М. В. Иванова и ленинский автограф телеграммы, по которой тот был вызван в Смольный.

Тогда же был засвидетельствован и еще один интереснейший факт, имеющий самое прямое отношение к биографии моряка-капитана. «А ведь я внук декабриста Павла Ивановича Пестеля!..» — обронил как-то с грустью Модест Иванов, когда речь зашла о его родословной.

— Приходится только сожалеть, что в ту пору у меня не имелось магнитофона, — вздохнул Ольдерогге, когда мы встретились впервые... на его московской квартире. — Не вел тогда, в тридцать шестом, я и записей. А со временем многое забылось... Сам же Модест Васильевич погиб в трудную зиму 1942 г. в блокадном Ленинграде, а годом раньше у стен героического города оборвалась жизнь единственного его сына Георгия. Тогда же пламя войны не пощадило и семейных бумаг Ивановых.

— Но неужели не осталось никаких документов?

— Возможно, где-то в архивах и сохранились, — уклончиво ответил мой собеседник. — Нужно бы попытаться найти...

— Непременно!

Так начался поиск, со временем увлекший нас обоих. Немало за эти годы удалось: выявить архивные документы, встретиться с интересными людьми, познакомиться с необыкновенными биографиями.

... В 1813 г. 20-летний Павел Пестель, блестяще образованный офицер, двумя годами ранее первым по списку окончивший Пажеский корпус (за что был занесен на мраморную доску) и получивший за отличие в Бородинском сражении из рук самого Кутузова золотую шпагу «За храбрость», едва оправившись от тяжелого ранения, назначается адъютантом командира 1-го армейского корпуса генерала П. X. Витгенштейна. Штаб корпуса в 1814 г. был расквартирован в Митаве (ныне Елгава). Здесь Пестель приобщается к философским и экономическим наукам и все чаще начинает обращать свои мысли к планам будущего политического переустройства России. Нередко совершает поездки в Петербург, где жили его родители. А когда в 1816 г. в столице возникает первая тайная политическая дворянская организация «Союз спасения», по уставу названная «Общество истинных и верных сынов отечества», Павел Пестель становится одним из активнейших ее членов. Говоря современным языком, именно ему принадлежит заслуга создания «филиала» этого общества в Митаве. Уже на этом раннем этапе Пестель приходит к твердому убеждению, что, прежде чем начать революционное выступление, необходимо разработать программу общества. И именно здесь, в бывшей столице Курляндского герцогства, он напишет устав первого в России революционно-демократического союза, целью которого станет ликвидация крепостничества, установление унитарной республики. Сам же Пестель в Митаве «лично вовлек в члены тайного общества четырех человек: полковников Петрулина и Свободского, подполковника Ткаченко и майора Авенариуса».

Но с этим городом связана и еще одна не совсем обычная страница в биографии выдающегося революционного реформатора России. Предание, услышанное Г. Б. Ольдерогге (первый биограф М. В. Иванова) в 1936 г. от Модеста Иванова, гласит, что у Павла Пестеля в те годы в Митаве была пылкая любовь. Будто остался внебрачный сын, для которого он добился дарования прав наследования имени и дворянства. Якобы было положительное решение самого Александра I, особо ценившего дипломатические способности полковника Пестеля. Услуги последнего понадобились русскому монарху в 1821 г. для дипломатической миссии в Молдавии и Валахии с целью выяснения дел в Дунайских княжествах...

Как известно, часть писем из архива П. И. Пестеля (около 300), касающихся разных моментов его жизни, уцелела и дошла до наших дней. Их он, как многие свои бумаги, не уничтожил — не поднялась рука. Это письма его родителей,

Историк Л. А. Медведская, занимавшаяся «расшифровкой» писем Павла Пестеля, приводит одно интересное высказывание. «Нам почти неизвестна личная жизнь Павла Пестеля... — пишет она. — Но из одного письма Ивана Борисовича от 22 октября 1815 г. мы узнаем, что до него дошли слухи о намерении Павла жениться. К сожалению, мы не знаем имени той женщины, которая пленила молодого Пестеля в Митаве. Отец был напуган. Он не допускал мысли, что его сын предпримет столь важный шаг без родительского согласия».

Бывший московский и петербургский почтдиректор при Павле I, а затем долгое время занимавший пост сибирского генерал-губернатора при Александре I, Иван Борисович Пестель считал такой брак недостойным для своего горячо любимого первенца. Кстати, Пестель-отец всегда ревностно оберегал карьеру старшего сына. В дальнейшем Иван Борисович всецело передает решение вопроса о возможной семейной жизни Павла Ивановича в руки его матери. «Что касается твоей женитьбы, — писал он ему 29 августа 1821 г., — я не имею ничего прибавить к тому, что твоя превосходная мать высказала в своем письме, которое я прилагаю при сем».

К сожалению, это письмо матери декабриста, как и многие другие, которые помогли бы пролить свет на интересующую нас легенду, время не сохранило. Не стало несколько лет тому назад и Л. А. Медведской. Вероятно, у нее были свои аргументы по затронутой нами проблеме. Как бы то ни было, но слова ее книги — важное свидетельство. Они подтверждают не только серьезные намерения Павла Пестеля по устройству своей личной жизни в митавский период, но и... возможно, говорят в пользу ожидавшегося или родившегося наследника? Так не о будущем ли сына просил нового монарха в своем предсмертном письме заключенный в крепость декабрист? К сожалению, этого мы не знаем, хотя подобное предположение вполне допустимо... В ночь на 13 июля 1826 г. Пестель с товарищами был казнен на кронверке Петропавловской крепости. Тела декабристов, уложенные в два больших ящика, наполненных негашеной известью, по приказу императора тайком, ночью, были преданы земле на острове Голодай, где в то время находилась городская свалка.

Нового царя преследовали воспоминания о страшном дне 14 декабря. Самодержавие всячески старалось не только опорочить движение декабристов, но и навсегда сгладить всякий след его в памяти русского общества. И тон в этом задавал прежде всего сам Николай I, не терпевший в своем присутствии даже упоминания о декабристах. Эту же цель преследовал и подписанный им указ о детях декабристов, рожденных в Сибири, в котором говорилось: «Детям обоего пола не дозволять носить фамилии, коей невозвратно лишились их отцы, но именоваться по отчеству, т. е. Сергеевыми, Никитиными, Васильевыми». Согласно высочайшему повелению, предусматривалась и отдача детей декабристов, лишенных фамильных имен, в казенные заведения. Только при таком условии им разрешалось получать образование в европейской части России.

... Ранним утром 21 августа 1826 г. на стол Курляндского гражданского губернатора статского советника барона П. В. Гана легла секретная депеша за №3817. «Государю Императору благоугодно знать в возможной подробности положение и домашние обстоятельства ближайших родных всех тех преступников, кои были преданы Верховному Уголовному суду и по приговорам оного осуждены, о чем мною объявлено высочайшее повеление господином Военным Министром. Вследствие чего поручено вашему превосходительству немедленно собрать по вверенной вам губернии чрез сношения с представителями дворянства сведения: имеются ли у кого из поименованных в приложенном сего списке ближайших родных, и донести мне о том, что окажется». П. В. Ган знал, что генерал-адъютант Ф. О. Паулуччи, чья подпись стояла под документом, не любил медлительности подчиненных. Он тотчас распорядился, чтобы грозная депеша как можно скорее была разослана во все концы вверенной губернии.

По преданию семьи Ивановых, Николай I, зная о существовании малолетнего наследника руководителя Южного общества, распорядился его у матери отнять. Под новой фамилией «Иванов» он был отдан в казенный пансионат на государственное воспитание. Все документы о нем были «утеряны».
Василий Иванович Иванов

Из личного дела адмирала флота, хранящегося в архиве, видно, что его отец — Иванов Василий Иванович — окончил Тартуский университет, работал учителем в Петербургской гимназии. Других сведений об отце в деле не значится...

Несколько лет тому назад автор этих строк начал искать в Елгаве подтверждение той необычной легенде-преданию. Ведь своим рождением она обязана этому городу. Не давали покоя и слова, однажды прочитанные в книге Л. А. Медведской. Так кто же была та митавская красавица, которой Павел Пестель намеревался предложить руку и сердце?

Мы тоже не знаем ее имени. Много времени прошло с той поры. Немало суровых испытаний пронеслось и над городом. Одно из них относится к огненному 1944 г. Тогда погибла городская ратуша с бесценным архивом. Не сохранились и церковные книги.

Дальнейший поиск привел в Ригу, в исторический архив Латвийской ССР, где в одном из фондов хранится интересная коллек- ция из 124 книг. Это «Метрические книги еврейско-лютеранских приходов Латвии», охватывающие период 1641—1883 гг. Но готическая скоропись, на которой в те времена велась запись, оказалась непреодолимой преградой. «Пробиться» через нее, несмотря на все усилия, пока не удалось. Ждут дальнейшей «расшифровки» и ответы местных магистратов курляндскому гражданскому губернатору, исполненные трудной, подчас непонятной для нас письменной символикой. Хранятся они в отдельном фонде под названием: «О преступниках, принадлежавших к злоумышленным тайным обществам, преданных Верховному Уголовному суду, и доставленных сведениях о положении и домашних обстоятельствах ближайших родственников их».

И все-таки мне повезло. В Риге удалось обнаружить один любопытный документ, изданный на немецком языке Тартуским университетом еще в 1889 г., очевидно к его 250-летнему юбилею, и весьма скромным тиражом. «Альбом Императорского Дерптского Университета» — так называется этот уникальный раритет и содержит он имена всех студентов, ранее обучавшихся в нем. Но ведь именно там, по свидетельству Модеста Иванова, учился его отец! Внимательное ознакомление с изданием подтверждает это. Среди вышедших из стен этого храма науки в 1839 г. значится и Василий Иванов — учитель русской словесности. Это уже была удача!

В документе можно прочесть, что «Иванов Василий, уроженец Петербурга, родился в 1814 г. (запомним эту дату!), учитель в Николаевском сиротском институте в Гатчине. С 1850 до 1860 г. — в Александровском кадетском корпусе в Царском Селе (ныне г. Пушкин), затем в гимназиях, в Петербурге».

В общем, небогатая информация. И все же она не может не наводить на размышления. Почему, к примеру, у всех бывших студентов указаны точные числа, год и место рождения, имена родителей, а у Василия Ивановича Иванова указан только год? В графе «происхождение» он значится как воспитанник воспитательного дома, в «сведениях о родителях» — прочерк. Случайная ли это забывчивость или на то существовала чья-то определенная воля? Ответа на эти вопросы пока нет...

Гатчинский сиротский приют

Императорский Гатчинский сиротский институт, куда возвратился теперь уже в качестве младшего учителя гимназии Василий Иванович Иванов (отчество ему было «пожаловано» лишь после окончания Дерптского университета), был основан Николаем I на базе существовавшего с 1803 г. сельского воспитательного дома «для призрения» детей обоего пола, лишенных родителей. Это был, пожалуй, единственный в России закрытый мужской институт, который «заключал в себе пансионы со школой для малолетних сирот, принимаемых в институт с 4-летнего возраста, и гимназию, не считая классов: писарского и музыкального». Именно здесь жили, воспитывались и получали среднее образование дети штаб- и обер-офицеров, а также гражданских чиновников. Летом 1826 г. одним из его питомцев становится Василий Иванов...

В поиске документов, которые могли бы пролить свет на загадочные обстоятельства поступления Василия Иванова в бывшее царское учебно-воспитательное заведение закрытого типа, оказались полезными свидетельства Б. Е. Цизевского, жителя Ленинграда. Один из последних питомцев института, он настоятельно рекомендовал отправиться в Тарту.

... На зеленой вершине Тооменяги — руины старинного Домского собора. Отсюда рукой подать до белокаменного здания с портиком, который как бы легко парит над строгими массивными колоннами у его главного входа. Это и есть Тартуский университет. Еще в 1632 — 1699 гг. здесь работала учрежденная шведским королем Густавом академия, а после возрождения в апреле 1802 г. университета Александром I он вслед за Петербургским и Московским становится третьим научным центром России. Здесь в 1834 — 1839 гг. обучался Василий Иванов. Оказывается, его студенческое дело хранилось в массивном здании Центрального государственного архива Эстонской ССР, что всего в нескольких минутах ходьбы от университета. Позади трудности «расшифровки» (в полном смысле этого слова!) готической скорописи XIX века, на которой во всей Прибалтике велось в те годы официальное делопроизводство. У времени вырвана еще одна тайна.

Вспомним легенду. Казнь декабристов и поступление в «казенный пансионат» Василия Иванова происходит в одном и том же году! Случайно ли это совпадение (ради этого и разыскивалось студенческое дело)?

Но установить, кто же были родители загадочного студента, из его университетских документов не удалось. В деле Василия Иванова они просто не значились.

Дальнейшую судьбу воспитанника Сиротского института можно проследить по другим найденным документам. В частности, выяснилось, что в биографии Василия Иванова старинный и тихий студенческий Дерпт занимал особое место. Впервые путь от Гатчины до границ Лифляндии он проделал на перекладных в ноябре 1833 г., чтобы жадно припасть к богатейшей кладези мудрости. В другой раз Иванов побывал в Дерпте десятилетие спустя, в июле 1843 г. Преодолев многочисленные препятствия университетского начальства, состоявшего преимущественно из немцев, ему наконец-то удалось добиться степени старшего учителя, что давало преимущества в службе. Но была и еще одна поездка, заслуживающая внимания. О цели ее мы узнаем из одного прошения «учителя русского языка и репетитора из воспитанников», датированного 19 ноября 1839 г. Для исследователей этот документ интересен тем, что он проливает свет на личную жизнь Василия Иванова, называет имя девушки, ставшей его женой. Это Эмилия Кизерицкая, «дочь дерптского уездного казначея коллежского асессора Кизерицкого».

Увлечение в своей педагогической деятельности стихами и сочинениями, прославлявшими вольность, видимо, не прошло для коллежского секретаря Иванова без последствий. «Казенный воспитанник» медленно, очень медленно продвигался в чинах. Став в тридцать лет только титулярным советником, что, согласно «Табели о рангах», соответствовало 9 чиновничьему классу, Василий Иванов так и не смог подняться по служебной лестнице выше этого штатского звания. Когда же представилась возможность, начальство от него попросту избавилось. Причем привычным в таких случаях способом. Это хорошо видно из его формулярного списка, где значится, что старший учитель русского языка и литературы титулярный советник Иванов «не может оставаться в сей должности по части болезненных припадков, от которых происходят упущения в преподавании». 19 октября 1849 г., проработав в Гатчине десять лет, Василий Иванов был «от службы при Сиротском институте за болезнью уволен».

Но уже в следующем году болезнь не помешала ему стать преподавателем в Александровском кадетском корпусе в Царском Селе. А в 1860 г. Василий Иванович Иванов переезжает с семьей в Петербург, где успешно преподает в частных гимназиях, а затем в лютеранском училище на Невском проспекте. Выйдя на пенсию в 1880 г., он окончательно поселился в городе своей юности — Гатчине, где вскоре и скончался. Прах его покоится на городском кладбище. Фотографию кавалера ордена Св. Анны В. Иванова удалось разыскать далеко от родных его мест.

Незадолго до переезда в Гатчину он потерял жену и вторично женился на молодой акушерке Александре Афанасьевне. 30 марта 1875 г. у них родился сын Модест. Судьба детей Василия Ивановича от первого брака неизвестна...

<. . .>

Сотрудничество офицера старого флота М. Иванова с Центробалтом, руководимым большевиком Павлом Дыбенко, было далеко не случайным. Высокую гражданственность Модеста Иванова по достоинству оценили матросы, единодушно избравшие его еще в июле 1917 г. командиром 2-й бригады крейсеров Балтийского флота.

Первый Всероссийский съезд моряков военного флота, в работе которого принимал участие В. И. Ленин, 21 ноября 1917 г. «за преданность народу и революции, как истинному борцу и защитнику прав угнетенного класса» присвоил Модесту Васильевичу Иванову звание контр-адмирала. Он стал первым советским адмиралом. Тогда же и был назначен членом Верховной морской коллегии.

<. . .>

В сентябре 1894 г. Модест Иванов был выпущен из Морского корпуса в чине мичмана и за успехи в учебе, несмотря на незнатность происхождения, был рекомендован в Морскую академию. Закончив ее с отличием, лейтенант в 1900 г. прибывает к месту своей службы, в Порт-Артур.

Обороне этой крепости и военно-морской базы на Дальнем Востоке суждено будет вскоре стать одним из центральных событий в русско-японской войне 1904—1905 гг.: имя ее навсегда вошло в героическую летопись отечественного флота. Именно здесь, под стенами легендарной крепости, русские моряки первыми в мире успешно провели в апреле 1904 г. траление минного заграждения, выставленного врагом. Возглавить партию Порт-Артурского рейда — так назывался первый тральный отряд флота — С.О. Макаров поручил лейтенанту М. Иванову. Молодой, способный морской офицер, отличавшийся мужеством и отвагой и получивший золотое оружие «За храбрость» из рук генерал-лейтенанта Р. И. Кондратенко, блестяще справился с возложенными на него обязанностями. Свыше 260 японских мин было вытралено к 10 августа 1904 г.

Иванов был трижды ранен и тяжело контужен, но до конца героической обороны не выбыл из строя.

Он начал понимать, что коронованному монарху абсолютно безразлична судьба русского народа. Иначе чем можно объяснить поведение командира крейсера «Диана» капитана I ранга Модеста Иванова, который на требование выделить команду для сопровождения в Свеаборгскую крепость восставших моряков с «Гангута» в октябре 1915 г. ответил отказом? Временщик-диктатор Керенский в 1917 г. решил уволить строптивого командира в отставку, на что революционные балтийцы ответили своеобразным решением: «Капитану I ранга Модесту Иванову предложить остаться начальником бригады, а всякого вместо него назначенного другого выбросить за борт!».

Человек высокообразованный, честный, лишенный кастовых предрассудков, Модест Иванов пользовался любовью и уважением нижних чинов. О демократических взглядах командира 2-й бригады крейсеров стало известно В. И. Ленину, который всегда интересовался делами Балтийского флота — ударной силы революции. Поэтому, когда большевики взяли власть и для укрепления флота потребовались старые специалисты, Модест Иванов получает известную телеграмму...

После завершения гражданской войны первый советский адмирал становится инспектором морских сил ВЧК.

Уйдя в конце 1924 г. в отставку, он начал службу капитаном дальнего плавания в Совторгфлоте. В 1936 г. ЦИК Украинской ССР присваивает ему звание Героя Труда (звание Героя Социалистического Труда в нашей стране было введено лишь два года спустя).

Яркую, богатую памятными событиями героическую жизнь прожил Модест Васильевич Иванов. Она оборвалась в блокадную зиму 1942 г. в осажденном Ленинграде. Старый моряк похоронен в общей братской могиле на Пискаревском мемориальном кладбище.

С 1974 г. бороздит моря теплоход Черноморского пароходства «Капитан Модест Иванов», а через два года — в честь столетнего юбилея моряка — в Гатчине, на доме, где когда-то жил М.В. Иванов, установлена мемориальная доска. В детстве Модест Васильевич слышал от отца, что дедом его был декабрист П.И. Пестель. Отец завещал сыну найти документальное тому подтверждение.

Адмирал М. Иванов при жизни искал доказательства своего родства с декабристом Пестелем. Об этом же свидетельствует и ныне здравствующая в Ленинграде учительница-пенсионерка А.Н. Иванова, невестка адмирала, сохранившая часть его бумаг. Жена сына М.В. Иванова, Георгия, также была посвящена в семейное предание. Но бурное военное и послевоенное время помешало ее поискам. А потом навалились годы, а с ними и неизбежные недуги (В Санкт-Петербурге живут внучка адмирала Наталья Георгиевна Гуляева и правнучка Юлия Гуляева. - данные на 1989 г. - С.А.).

Не исключает существования наследника у руководителя Южного общества декабристов и живущий ныне в Москве Владимир Сергеевич Норман, один из потомков семьи Пестелей.

— Моя бабушка Софья Николаевна Норман, внучатая племянница П.И. Пестеля, — рассказал при встрече Владимир Сергеевич, — бережно хранила воспоминания о первом декабристе и его младших братьях, одним из которых был ее дед Борис Иванович Пестель, бывший Владимирский вице-губернатор. Софья Николаевна неоднократно утверждала, что у П.И. Пестеля была невеста, на которой он намеревался жениться. Было в тех рассказах и упоминание об оставшемся сироте-ребенке...

Итак, легенда, или семейное предание Ивановых, имеет под собой вполне реальную основу. В пользу этого убедительно говорит и еще один факт, мимо которого пройти просто невозможно. Автору этих строк удалось обнаружить его, работая над этой статьей. Перед нами петроградский журнал «Огонек» №23 за 1917 г. Журнал поведал своим читателям также и весьма интересующий нас факт: «Мы знаем, — говорилось в публикации, — что одна (только.— А.Б.) жена казненного полковника Пестеля была допущена к телу своего мужа».

Да, именно так и сказано: «жена казненного полковника Пестеля»! Думается, что этот аргумент лучше всего подтверждает то, что так долго искал Модест Васильевич Иванов.

Заманчиво постичь жизнь замечательной личности, приобщаться к ее деяниям, вникать в мир чувств, мыслей и устремлений. «Двигателем» биографии первого красного адмирала всегда были необыкновенная честность, благородство и истинный русский патриотизм, которые, как он считал сам, достались ему в наследство от декабриста Павла Пестеля, его знаменитого деда...

Еще немало сюрпризов таят в себе биографии «людей 14-го декабря». Их продолжают расшифровывать еще и сегодня исследователи, историки, краеведы и такие энтузиасты отечественной истории, как Г. Б. Ольдерогге, москвичка В. К. Алексеева, курганский краевед Б. Н. Карсонов, журналист В. В. Бараев (разыскавший потомков декабриста Николая Бестужева, живущих во Владивостоке) и другие.

«Настоящая моя история заключается в двух словах: я страстно любил мое отечество, я желал его счастья с энтузиазмом...» Эти слова написал перед казнью П.И. Пестель.<. . .>

Вернуться назад

©Самаль А. 1996 - 2003 гг.